Бадоу наглый и с сигаретой/ фотографии его женщин. Поглаживать пальцами матовую бумагу, разбрасывать фото по кровати. Сожаления в пустой квартире. Сладкие слезы.
- Раз… два… три… Сколько их было? Он не помнит. Каждая попытка пересчитать фотографии оборачивается мучением. Вглядываясь в такие разные и такие родные лица, касаясь их неуверенно, как икон, он каждый раз вспоминает всё, и пытается считать шепотом, и сбивается, и морщится от кома в груди, который, кажется, с каждым разом все больше. - Четыре… «Вспомни», говорит он себе. Запахи, голоса, улыбки, тепло рук. Какие-то мелочи, которые вроде бы когда-то были для двоих, а теперь вот – для него одного. - Пять… Некоторые фотографии он отбрасывает подальше - словно пытаясь вместе с ними отбросить воспоминания. Тяжело, больно. Яркие прямоугольники разлетаются по кровати, и на них можно уже даже не смотреть, но он все равно смотрит. Как будто хочет сделать себе еще больнее. А может, и не как будто. - Шесть… Семь… Пальцы гладят матовую бумагу, слезы текут по щекам, и какое-то оцепенение мешает даже снять очки и наплакаться вдоволь. Лица расплываются перед глазами, но он этого даже не замечает – все равно ведь помнит их до последней черточки. - Восемь… Девять… Любимые, любившие, не любившие. Почему от них от всех остаются только фотографии? - Почему? – вслух спрашивает он у очередного фото. – Почему, почему, почему?.. Голос разносится по пустой квартире гулко, странно. Секунду-другую он прислушивается к тишине, потом, содрогнувшись, возвращается к фотографиям. - Десять… - это фото хочется то ли отбросить дальше всех, то ли прижать к груди, то ли коснуться губами, но губы дрожат, и он просто смотрит. Человек на фотографии не улыбается – он вообще редко улыбается, этот человек. И именно поэтому каждая его улыбка – чудо. Он откладывает фотографию в сторону, но на следующей – тот же человек. И еще на одной. И еще. И… еще. - Да сколько же… - вырывается у него, и стопка выпадает из ослабевших пальцев, и очки с себя он таки срывает, потому что ну сил же уже нет никаких. А слез почему-то меньше не становится. Это так сладко – жалеть себя, оглашать звенящую тишину сдавленными рыданиями, размазывая тушь по щекам и сжимая в кулаке… Что? Судорожно дыша, он смотрит на помятую фотографию в своей руке. На ней нет ни загадочно-оленьих глаз, ни точеного профиля, ни-че-го особенного. Просто забавная-безумная гримаса, просто какая-то наивность во взгляде, просто волосы темные – обычные, не шелк и не бархат. И почему-то от этого всего вместе – не больно. От этого всего – легче. Чуть-чуть.
-
-
28.10.2009 в 23:13Сколько их было? Он не помнит. Каждая попытка пересчитать фотографии оборачивается мучением. Вглядываясь в такие разные и такие родные лица, касаясь их неуверенно, как икон, он каждый раз вспоминает всё, и пытается считать шепотом, и сбивается, и морщится от кома в груди, который, кажется, с каждым разом все больше.
- Четыре…
«Вспомни», говорит он себе. Запахи, голоса, улыбки, тепло рук. Какие-то мелочи, которые вроде бы когда-то были для двоих, а теперь вот – для него одного.
- Пять…
Некоторые фотографии он отбрасывает подальше - словно пытаясь вместе с ними отбросить воспоминания. Тяжело, больно. Яркие прямоугольники разлетаются по кровати, и на них можно уже даже не смотреть, но он все равно смотрит. Как будто хочет сделать себе еще больнее. А может, и не как будто.
- Шесть… Семь…
Пальцы гладят матовую бумагу, слезы текут по щекам, и какое-то оцепенение мешает даже снять очки и наплакаться вдоволь. Лица расплываются перед глазами, но он этого даже не замечает – все равно ведь помнит их до последней черточки.
- Восемь… Девять…
Любимые, любившие, не любившие. Почему от них от всех остаются только фотографии?
- Почему? – вслух спрашивает он у очередного фото. – Почему, почему, почему?..
Голос разносится по пустой квартире гулко, странно. Секунду-другую он прислушивается к тишине, потом, содрогнувшись, возвращается к фотографиям.
- Десять… - это фото хочется то ли отбросить дальше всех, то ли прижать к груди, то ли коснуться губами, но губы дрожат, и он просто смотрит. Человек на фотографии не улыбается – он вообще редко улыбается, этот человек. И именно поэтому каждая его улыбка – чудо.
Он откладывает фотографию в сторону, но на следующей – тот же человек. И еще на одной. И еще. И… еще.
- Да сколько же… - вырывается у него, и стопка выпадает из ослабевших пальцев, и очки с себя он таки срывает, потому что ну сил же уже нет никаких. А слез почему-то меньше не становится.
Это так сладко – жалеть себя, оглашать звенящую тишину сдавленными рыданиями, размазывая тушь по щекам и сжимая в кулаке… Что?
Судорожно дыша, он смотрит на помятую фотографию в своей руке. На ней нет ни загадочно-оленьих глаз, ни точеного профиля, ни-че-го особенного. Просто забавная-безумная гримаса, просто какая-то наивность во взгляде, просто волосы темные – обычные, не шелк и не бархат. И почему-то от этого всего вместе – не больно. От этого всего – легче. Чуть-чуть.